Смертельный аттракцион в фильмах Жоржа Мельеса и Хэрольда Ллойда
Душераздирающий жанр гиньоля – площадного фарса – возник за сто лет до первого сеанса братьев Люмьеров. В развесёлой Парижской Коммуне опьянённый кровью тиранов столичный плебс воткнул в развалины Бастилии табличку «отныне здесь танцуют» и пошёл всенародно отмечать долгожданную революцию, о необходимости которой на всех углах вопили якобинцы.
Винные погреба взломаны, гильотины наточены, расстрельные списки приведены в исполнение. Жеманные водевильчики уже не отвечают запросам озверелых маргиналов. Зато преступления, загробная мистика, смерть, разврат стали бытовой нормой клубов и райков. Весьма кстати заново изобретённый «волшебный фонарь» позволил лицедеям-авантюристам задёшево веселить расчленёнкой толпу голодных до зрелищ граждан на сцене и самых примитивных экранчиках. Весь спектр ужасов – психологических, социальных, нравственных, эстетических, гигиенических – стал самоценным трюком, захватывающим дух лихим аттракционом. Авторы гиньольных пьес-скетчей, прикрываясь комизмом фарса, нагло употребляли грубую бытовую лексику, а выводя на сцену представителей социальных низов: калек, девиантов, воров, проституток, убийц, – шокировали зрителя вёдрами пролитой крови и запредельным реализмом шизофренического бреда. Представьте, никогда ещё средства массовой (дез)информации не были так эффективны.
Разумеется, плёночный кинематограф оперативно воспользовался этим «культурным» багажом. И по установившейся традиции наиболее утончённые, чувствительные натуры по сей день хором объявляют кино плебейским балаганом. Поливая высокомерным презрением сюжеты, персонажей, трюкачество. Поскольку ковыряться в тайниках собственной души им не позволяет дремуче-инстинктивный страх саморазоблачения, то и любое экранное зрелище кажется несусветной ложью, клеветой на вековые устои-догматы-скрепы.
Всё верно: кино – не лекарство – это сама боль. Как раз этим оно и прекрасно. Но вовсе не потому, что мы, зрители, априори мазохисты. Страх запредельного киногерои запросто сублимируют в триумф остроумия и находчивости. Потешаясь собственной беспомощностью, авторы всегда находят вполне рациональный способ оказаться НАКОНЕЦ В БЕЗОПАСНОСТИ. При этом злой рок и его величество случай включаются в экранные игры разума, становясь жизнеутверждающими стимулами победы маленького человечка над коварным мирозданием. Интеллигенция неистребима!
Кино в два свиста способно любую сказку сделать былью. Всё, о чём живописали С.Бержерак, Д.Свифт, Вольтер, Р.Распэ, Э.А.По, Ж.Верн, – шустрый французский чародей экрана Жорж Мельес воплотил в своих миниатюрных феериях – уже в 1902-м весело доказав, что для новорождённого кинематографа возможно даже ПУТЕШЕСТВИЕ К ЛУНЕ. К сожалению, тогда, равно как сегодня, любое завоевание сопредельных территорий сопровождалось массовыми жертвами аборигенов да и самих террористов-завоевателей. К тому же в реальности агрессивно-кровавую колонизацию общественного сознания невозможно сократить во времени путём самого изощрённого телевизионного и киномонтажа. А вот покалечить, искорёжить, отравить его– запросто. Просто теперь весь этот гиньольный аттракцион по расчленению души и тела называется «вынос мозга». Кто-то обеспечивает нам бойню, а кто-то с пеной у рта изощряется проиллюстрировать её трагифарсом, пользуясь самой бесчеловечной режиссурой.
И вот ведь какая странность: похоже, подавляющее большинство зрителей вполне способно наслаждаться этим адским зрелищем – ну, хоть какое-то развлекалово в их диванно-пивной бытовухе!
В реальности агрессивно-кровавую колонизацию общественного сознания невозможно сократить во времени путём самого изощрённого телевизионного и киномонтажа. А вот покалечить, искорёжить, отравить его– запросто. Просто теперь весь этот гиньольный аттракцион по расчленению души и тела называется «вынос мозга». Кто-то обеспечивает нам бойню, а кто-то с пеной у рта изощряется проиллюстрировать её трагифарсом, пользуясь самой бесчеловечной режиссурой.
Василий БУЛЫГИН