«Новгород обвиняет». Часть 4: Реакция общества

«Организаторам серии открытых процессов удалось консолидировать общественное мнение в единой ненависти к конкретным военным преступникам и к оккупантам вообще».

Сложность изучения реакции общества на открытые процессы в том, что своеобразной «прикладной социологией» при Сталине занимались только органы госбезопасности. Об откликах населения на какое-либо событие сообщали агенты-осведомители, сборная справка («спецсообщение») отправлялась первому секретарю обкома ВКП(б) и руководству МГБ.

(Продолжение, начало
в №№ от 21.05, 04.06 и 18.06 т.г.)

Как правило, спецсообщения состояли из двух блоков: сначала были многочисленные лояльные мнения, затем меньшинство нелояльных высказываний. Схема такого агентурного изучения общественного мнения была единой по всему Советскому Союзу и активно применялась во время открытых процессов 1947 года. Новгород не стал исключением.
Выполняя директиву, УМГБ подробно информировало центр о настроениях населения в ходе заседаний и сделало четыре спецсообщения, где собрало 55 «наиболее характерных высказываний» о Новгородском процессе. Естественно, это фиксировалось агентами втайне.
Как отмечали сотрудники МГБ, практически все новгородцы были уверены в виновности подсудимых и ждали соответствующего приговора: «Процесс над немецко-фашистскими военными преступниками пользуется неослабным вниманием среди всех слоев населения гор. Новгорода и области и оживленно комментируется. Большинство лиц, отмечая злодеяния немецко-фашистских оккупантов, высказывают пожелания о строгом наказании обвиняемых».
В частности, высказывались сожаления по поводу отмены в СССР смертной казни, а требования справедливого возмездия имели разброс от линчевания и повешения до 25-ти лет каторжных работ, «чтобы они почувствовали все те издевательства и испытания, какие мы перенесли у них в плену».
Впрочем, были и сомнения. Судя по спецсообщениям, по-разному реагировали на процесс даже работники идеологии. Сотрудник газеты «Новгородская правда» Б. Т. высказался кратко: «Жаль, что отменили смертную казнь для таких палачей». Об этом же он писал и в газете: «Их вина велика, и наказание должно быть сурово!». А вот его коллега – фотокорреспондент «Новгородской правды» П. М. – признавал зверства подсудимых, но искал им оправдания: «Я не нахожу здесь большой вины со стороны немцев. Была война, и попробуй не выполнить приказ начальства, так и самого расстреляют. Над этими генералами, которых сейчас судят, были еще старшие начальники. Тут надо судить Гитлера – он всему виновник. Притом немцы так зверствовали потому, что на них партизаны нападали – значит борьба. А вот я был в Шимском районе за Шелонью, так там ни одного плохого слова про немцев не слышал. Наоборот, даже хвалят, что немцы хорошо относились. Население не трогали, даже своих лошадей и людей давали обрабатывать землю, а налоги брали небольшие».
Многие подсудимые были знакомы присутствующим в зале суда, поэтому они давали им личную оценку. Например, представитель Солецкого района А. А. в ходе процесса заметила: «Руппрехта теперь и узнать очень трудно. Раньше он был неприступен. Если он, бывало, едет на машине, то на дороге никто не попадайся. Сейчас на суде старается скрыть свои преступления и уклоняется от прямых ответов».
Озвучивались мнения, что подсудимые лишь следовали приказам, которые им давались командованием. Например, уборщица театра Е. К.  заявила: «Все же суд несправедлив. За что их судят? Ведь они выполняли приказ Гитлера. Наши тоже слушали [Сталина], сжигали города и расстреливали немцев».
Также были высказывания о том, что оккупанты были не так плохи, а в расстрелах виноваты русские каратели: «Нужно судить наших предателей, а не этих немцев. Я из опыта знаю, что немцы очень справедливые. Без доноса и следствия никого не расстреляют»; «я от немцев не видел никакого вреда, а наоборот, они относились к мирному населению лучше, чем наши русские, а теперь их судят. Не немцев надо судить, а наших русских, которые и сейчас остались безнаказанными». Действительно, на суде тема преступлений коллаборационистов напрямую не поднималась, открытые процессы над предателями состоялись в Новгороде лишь через десятилетия. А ведь именно они были добровольными (и оттого наиболее бесчеловечными) исполнителями многих преступлений. Это замалчивание могло вызвать вопросы у некоторых жителей оккупированных территорий.
Другие граждане высказывали сомнение в дееспособности советской судебной системы – они считали, что преступников накажут малыми сроками, репатриируют, создадут крайне мягкие условия заключения и т. д. Такие мнения были даже среди представителей трибунала. Так, судебный заседатель Военного трибунала Е. И. в перерыве суда заявила: «Немцев судят, а они сидят и посмеиваются над нашими заседателями, т. к. знают, что им за это ничего не будет. Существующие у нас законы писаны не для них, а наши только создают видимость, что карают. Все равно их потом придется освободить из-под стражи и отпустить к себе на родину». В чем-то она была права – всех выживших в лагере преступников репатриировали спустя восемь лет.
Еще одна группа скептиков сомневалась в представленных доказательствах, особенно материалах, которые касались уничтожения памятников архитектуры. Так, сотрудник Шимского райфо В., осматривая выставку злодеяний немецких военных преступников, сказал: «В этих фотоснимках много преувеличили и приписали немцам. Здесь много разрушено и нашими войсками».
Отдельные присутствовавшие выражали недоверие даже свидетелям, которые «на суде говорят не по своей воле, а их заставляют насильно говорить и врать на немцев».
Предположу, что подобное недоверие к суду могло возникнуть по трем причинам:
1) сталинская судебная система имела негативную репутацию у некоторой части населения (ее репрессивный характер неоднократно подчеркивался в коллаборационистской прессе);
2) мощная немецкая пропаганда на оккупированной территории прославляла справедливость нацистов и скрывала их военные преступления под видом борьбы с партизанами;
3) опыт оккупации был индивидуальным, для кого-то даже вполне позитивным – выжил, не потерял хозяйство, сытно ел. Таким людям было тяжело понять потерявших все.
Подчеркну, что критиковали процесс лишь немногие граждане. Почти все новгородцы поддержали обвинение и желали подсудимым строгого наказания. Организаторам серии открытых процессов удалось консолидировать общественное мнение в единой ненависти к конкретным военным преступникам и к оккупантам вообще.

Просьба откликнуться всех новгородцев, которые видели суд в декабре 1947 г. или слышали о нем тогда. Исторической науке очень нужны ваши воспоминания! Мы их запишем и опубликуем. Обращаться в редакцию или к автору статьи по телефону: 89116106578, strider-da@ya.ru

Автор благодарит М. Петрова, В. Юшкевича и В. Анисимова за предоставленные документы и подробные консультации.

Дмитрий АСТАШКИН,
кандидат исторических наук