Он остался! Чтобы перетаскивать добытые им смыслы от себя до нас
Странное ощущение – видишь на экране актёров давно умерших, но поскольку и раньше с ними никогда не встречался в жизни, то кажется, что они и не уходили…
На выставке Дмитрия Сергеевича Кондратьева «Я остаюсь…», открывшейся 14 января в Государственном музее художественной культуры Новгородской земли, возникает чувство острого сожаления, что уже никогда не увидишь художника, не услышишь его вопросов с неизменной подковыркой, такой, как будто тычет в тебя своей, опять же неизменной суковатой палкой. А эти глаза с лукавым и добрым прищуром, устроенные прямо поверх бороды…
Но вот тут стоп. Лукавый прищур (уж как ни старался автор поточнее да поцветистее выразиться) – это штамп, словесная шелуха, которая, будучи по сути правдой, художественной правдой не является, поскольку растиражирована, истаскана, замусолена, превратилась в свою противоположность. Вот от чего бежал в поисках своей художественной истины художник Дмитрий Кондратьев.
Помню, когда-то давно делали выставку его работ. Как будто называлась она «Содрогание о зле» или он всё время повторял эту формулу, но чувствовалось, что она не даёт ему покоя. Фраза эта появилась благодаря Сухово-Кобылину и его пьесе «Смерть Тарелкина». Запрещая пьесу к постановке, цензор написал, что она может вызвать у публики «чувство содрогания», а автор уж довёл чутьё литературного привратника до чеканного – «содрогание о зле – есть высшая форма нравственности». Но так ли? Получается, что герой может только дрожать, как раскольниковская тварь. Неужели этого достаточно? А как же: «Добро должно быть с кулаками»? С пудовыми.
Всмотритесь в картины Кондратьева. Его «герои» и не герои вовсе. Скрюченные, сгорбленные, отворачивающиеся от опасности. Их мир только на первый взгляд ярок и по-первобытному цветист. Он действительно – в начале и может показаться, что начало жизнеутверждающе. Да нет… Так бы написали в том шаблонном мире, от которого всё время уходил художник. Даже в сценах домашнего уюта, простого сельского труда или, столь любимого писателями-деревенщиками, просёлка нет-нет да попадается самовар без краника, странные трезубые вилы, церкви, настолько маленькие, что в них не войдёшь, или иконы настолько большие, что в церковь их не внесёшь. А по просёлку едет телега на квадратных красных колёсах. Он вроде движется, этот мир, но и оцепенел и замер в непошагаловски недобром окружении.
Сопротивляться? Помните, Солженицын писал, а что если во время тихого ночного ареста вдруг начать кричать, биться, выбежать на улицу. Что будет? Ничего. Как быть? Никак. Куда здесь, в мире Кондратьева, применить силу? Как быстро она перерастёт в насилие? И даже если, вслед за Ильиным, мы научимся их различать, всё равно художник даёт другой ответ. Вернее, он показывает нам другой, третий мир. Это бесконечный русский мир, в котором нет счастья, а есть избавление от страданий, есть физический гнев, который всё же слабее нравственного упрямства, и обязательно содрогаются… о зле. Неужели если эта дрожь охватит всех людей, то оно не исчезнет?
Вот собственно об этом и Кондратьев. Он ведь не искал красоты окружающего мира. Он искал и изображал некрасивое, которое в глубоком переводе с немецкого означает обиду и боль. Он искал и изображал уродливое, что означает лишённое милости, «юродливое», отторгнутое от рода. И в этом находил прекрасное. В этом, но не в хищном, какими бы статями оно ни обладало. Дмитрий Кондратьев не относился к художникам, которые считали и считают, что если на картине или в телевизоре всё чудесно и хорошо, то так же будет и в жизни. Он просто перетаскивал на телегах своих колченогих добытые им смыслы от себя до нас. Может, они и простые, и неказистые, и знали мы всё и до него. Ну а если знали, так давайте ещё раз вспомним (нельзя не вспомнить после посещения этой выставки), что зерно жаждущее мы сами, надо его вовремя поливать, жать плоды, не допускать загнивания, да и будет оно всходить. Вот уж этого точно достаточно.
Ну а красота, которая, как известно, спасёт и мир? Конечно. Но только не так, не так, как у Уайльда. Помните, Соловей бросился на шип Розы, чтобы издать свою лучшую трель. Ну что вы… Полноте. Дотянуть бы до весны.